Terra recognita, или Познанная земля

Моей маме, Ирине Илларионовне посвящается…

 

– Деда, дедушка, миленький, мама сказала, что ты умираешь! – громко и очень взволнованно закричала пятилетняя Настенька, вбегая в большую и светлую дедушкину комнату. Девочка изо всех сил пыталась сдержать рыдания.

– Вот шутница, вечно она что-нибудь придумает, – с улыбкой на исхудалом, небритом лице ответил ей Егор Александрович, силясь привстать c постели.

– Мама не шутила! – обиженно и даже сердито сквозь слезы крикнула Настенька. – Она серьезно папе говорила, она не знала, что я слушаю, а я все слышала! Все-все! Ты сам ей утром сказал, что умрешь сегодня! А ты никогда не обманываешь! Значит, тебе больно, и ты умираешь! Значит, тебе очень больно! Больно-больно! Дедушка, дедушка, миленький!

– Настенька, милая, не умираю… – сохраняя на лице улыбку, полным любви голосом попытался успокоить Настю дедушка.

– Умираешь, умираешь, тебе больно! – внучка даже притопнула ногой от негодования.

– Не умираю... Ухожу. Боженька зовет, пора мне..., – вдруг сменив тон голоса на извиняющийся и словно оправдываясь перед внучкой, едва слышно произнес Егор Александрович.

Настя испуганно вскрикнула. Вскинув в отчаянии маленькие ручки и обхватив голову, она разрыдалась окончательно, упав при этом на дедушкину кровать и уткнувшись личиком в одеяло.

– Миленькая, любименькая моя... – только и в силах был выговорить дедушка, нежно гладя широкими крепкими ладонями растрепавшиеся волосы внучки, – миленькая, любименькая...

Вслед за дочкой в комнату вошла Настина мама. Даже в ее походке были заметны крайняя взволнованность и озабоченность. Подойдя к кровати, она молча положила одну руку на голову отца, а другую – на запястье его руки, продолжающей гладить волосы Настеньки. Ее светлые, красивые, влажные от слез глаза с болью и невыразимой печалью смотрели на его доброе, покрытое белой щетиной и непривычно скуластое из-за болезненной худобы лицо. Так сильно и горячо любимое с самого далекого детства...

Сзади бесшумно подошел муж Юлианны Алексей. Он остановился за ее спиной и бережно обнял супругу. В наступившей тишине были слышны только горькие и искренние рыдания Настеньки. Простояв несколько минут неподвижно, Юлианна внезапно буквально рухнула на колени рядом с дочкой, схватила родную отцовскую руку и, неистово целуя ее, вслед за дочерью разрыдалась.

Вволю наплакавшись, через какое-то время они затихли. Было видно только, как время от времени вздрагивают их плечи. Алексей продолжал молча стоял у кровати. Наконец, в комнате воцарилась полная тишина.

– Ну вот, посмотрите: одеяло все мокрое, руки мои мокрые, – пытаясь говорить шутливым тоном, нарушил молчание Егор Александрович, осторожно отбирая при этом у дочери руку и возвращая на свое лицо улыбку, всегда сопровождающую его в трудные жизненные моменты. – А давайте все вместе чаю попьем! – неожиданно предложил он.

– Тебе нельзя... – привычно начала Юлианна, но взглянув в глаза отца, вздрогнула, спохватилась и ласково произнесла: – Да, конечно, сейчас все приготовлю, там Андрей с Сережей уже подъезжают...

Еще через полчаса возле постели Егора Александровича собралась полукругом вся его многочисленная семья: кроме Юлианны, двое старших сыновей с невестками, ее муж Алексей и семеро различного возраста внуков и внучек, включая маленькую Настю. Два внука были с женами, а самый старший – уже с собственными детьми, правнучкой и правнуком Егора Александровича. Веселый белокурый Антошка только недавно научился ходить и поэтому сейчас важно восседал на коленях у папы. Остальные расположились в придвинутых поближе креслах, расставленных между ними стульях и даже кое-где прямо на полу. Ближе всех к кровати сидела Юлианна. Налив отцу чая, рядом с чашкой она бережно поставила маленькое белое блюдце с его любимым вишневым вареньем. Там же, на серебряном подносе, на отдельном блюдце, лежал сочный красный гранат, разрезанный предварительно на четыре части. Так сильно любимый всю жизнь Егором Александровичем и, как и варенье, запрещенный в последнее время врачами. Настенька, пользуясь особым статусом и благосклонностью дедушки, сидела прямо на его кровати. В руках у нее тоже было блюдце с чаем, на которое она старательно и серьезно дула. Девочка казалась спокойной и даже счастливой, по крайней мере, внешне. Еще бы, вся семья в сборе – вся их дружная и счастливая семья. В последнее время такое случалось нечасто.

Чай пили достаточно долго. Одной только Насте мама подливала на блюдце три или четыре раза.

– Все! – сказала Настя, отдуваясь и передавая маме в очередной раз пустое блюдце. – Больше не хочу, напилась! – и тут же, повернув голову к дедушке, без всякого перехода выпалила: – Деда, а ты, правда, не умрешь?

Юлианна поперхнулась чаем и от неожиданности выронила чашку из рук. Свободный полет для фарфора заканчивается обычно одинаково – при встрече с полом чашка со звоном разлетелась на мелкие кусочки. Все вскочили и засуетились; кто-то побежал за тряпкой, кто-то принес совок и щетку, чтобы подмести осколки. Когда все было убрано и несколько взбудораженная произошедшим семья вновь расселась по своим местам, Егор Александрович громко произнес мягким и уверенным голосом:

– На счастье, – и обращаясь скорее ко всем сразу, с вынужденным запозданием ответил любимой внучке: – Не умру. Люди не умирают, умереть невозможно. То, что единожды создано, никогда не исчезает. Мы просто переходим в другой мир. Будьте твердо уверены: Бог есть, мы не умираем, а возвращаемся к нему.

То, что произошло дальше, нельзя назвать иначе как чудом: атмосфера витающей тяжести, всегда сопровождающая болезнь, и ожидание скорой и неизбежной смерти мгновенно куда-то исчезла. В противовес ей в большой комнате воцарилось настроение радости и в некотором роде даже веселья.

Началось все с того, что маленький Антон, растопырив ручки по сторонам и старательно семеня ножками, перебегал от папы к маме и наоборот. Получалось у него очень смешно. Каждый раз, когда он с размаху утыкался в колени принимающей его стороны, все собравшиеся в комнате родственники радостно хлопали в ладоши.

Затем принялись дружно вспоминать и смеяться над различными забавными семейными историями. Одну из них, самую смешную, в полной внимания тишине рассказал сам дедушка. Разумеется, рассказ закончился в буквальном смысле взрывом хохота. Посидели немного молча, каждый думая о своем. После чего старший из сыновей, шестидесятилетний Андрей, запел одну из любимых песен Егора Александровича: «Орел степной, казак лихой…». Голос его, красивый, сочный, звучал поначалу тихо, но на втором куплете песню подхватил его младший брат Сергей. А когда на припеве своим чистым, высоким голосом к ним присоединилась Юлианна, не выдержали и все остальные. Старательнее всех «Каким ты был, таким ты и остался...» тянула по-детски наивным и звонким голосом Настенька.

Сразу, без остановки, буквально с последних слов предыдущей песни начали следующую «семейную», и уже на первых куплетах дружно грянувших в комнате «Подмосковных вечеров» кто-то из внуков побежал в гостиную за гитарой. Так что обожаемую главой семьи «Тбилисо» пели уже под музыку. Антон при этом в такт песни смешно приседал в импровизированном кругу и счастливо хлопал в свои пухлые ладошки. Его старшая сестренка, четырехлетняя Машенька, тянула вперед тоненькую ножку в белых носочках, изображая выходящую на крутой берег в следующей песне Катюшу...

Стоит ли говорить, что при этом происходило у каждого в душе и какими глазами смотрел на свою семью восьмидесятидевятилетний Егор Александрович? Человек с большой буквы, в непростое время всегда живший честно и достойно. Врач, всю жизнь свято и искренне служивший своей профессии, прошедший рядовым санитаром вместе с полевым госпиталем всю Вторую мировую войну. Ему не исполнилось еще двадцати одного в те далекие победные годы, когда в Берлине он перевязывал раненых солдат, штурмовавших фашистский рейхстаг. Последние десятилетия возглавляющий главный военный госпиталь, почетный профессор медицинской академии, выдающийся хирург, лично спасший за время своей профессиональной деятельности тысячи жизней...

При этом глубоко верующий человек. Верующий искренне, верующий в самую суть единого Бога. Установивший с Ним близкие и задушевные отношения еще на фронте, когда в самом начале войны чудом остался жив после прямого попадания снаряда в госпиталь. Тогда Егору было всего шестнадцать... На фронт он попал, сбежав с первого курса ветеринарного техникума и подделав свидетельство о рождении, прибавив себе два года. Начальник госпиталя все понял, но, глядя в глаза трясущегося от страха быть разоблаченным мальчишки, взял его санитаром. Вскоре начальник умирал на руках у Егора. Но даже ослабевая от полученных ран и понимая, что минуты его уже сочтены, он первым делом спросил, что с раненым, которого оперировали в момент разрыва снаряда.

Узнав, что тот мертв, начальник посмотрел в глаза забрызганному своей и чужой кровью шестнадцатилетнему юнцу, и умирая сам, произнес:

– Будьте твердо уверены, молодой человек: Бог есть, мы не умираем, а возвращаемся к нему.

Всегда помнил Егор Александрович эти слова, всю жизнь старался жить так, чтобы вернуться к Богу достойно, с чистой совестью. Когда два месяца назад умирала его жена, немка по рождению, с которой они познакомились в освобожденной Германии и прожили в мире и дружбе без малого семьдесят лет, это были последние произнесенные им на прощанье слова.

Умирая, Анна очень беспокоилась за него, переживала, просила меньше волноваться, соблюдать режим и продолжать гулять пешком. В какой-то момент даже прошептала совсем тихо, что ему хорошо бы еще раз жениться, что он совсем еще молодой.

– Не волнуйся, любимая, – произнес Егор Александрович, закрывая ее глаза в момент, когда она уже не могла услышать ответа. – Для меня эта земля познана. Я не останусь здесь надолго. Дети выросли, все имеют профессию, я уже стар и не могу оперировать. У меня дрожат руки. Меня не увольняют с поста главного врача из уважения к моим заслугам, но надо давать дорогу молодым. Я устал здесь, да и нечего мне тут без тебя делать. Бог есть, мы не умираем, а возвращаемся к нему, – повторил он еще раз, нежно целуя уже отошедшую в мир иной верную спутницу жизни. – Жди меня там, я скоро приду.

Сегодня он радостно проснулся около четырех часов ночи, ведь за несколько минут до пробуждения к нему явился ангел в сияющих одеждах и с улыбкой поманил за собой. «Сегодня?» – спросил испытывающий сильное возбуждение Егор Александрович. Вместо ответа Ангел просто кивнул головой в ответ.

Когда ровно в семь Юлианна по обыкновению принесла лекарства отцу, она застала его неспящим, в праздничном и даже торжественном настроении. Взглянув в его буквально сияющие глаза, она мгновенно все поняла и интуитивно задала тот же самый вопрос: «Сегодня?»

В ответ отец, как и приходивший ночью Ангел, только молча кивнул головой. Что было дальше, нам уже известно. Поэтому просто вернемся к спонтанному чаепитию в дедушкиной комнате.

 

В метре-полутора от кровати предупредительно появляется широкий, обтянутый темно-зеленым плюшем стул. Чьи-то сильные руки подхватывают Настеньку и ставят на него. Она взволнована и серьезна. Все замолкают, глядя прямо в глаза Егору Александровичу. Настя очень сосредоточенно начинает читать по памяти:

 

Хорошие люди – что вехи,

По ним направленье берешь,

Куда б ни пошел, ни поехал,

Без них упадешь, пропадешь.

 

Хорошие люди – что боги:

Наставят на истинный путь,

Помогут в беде и тревоге,

В воде не дадут утонуть.

 

Ты с ними пойдешь на край света,

А если случится – и в бой!

Утешат, коль нужно, советом,

Поделятся хлебом с тобой.

 

Хорошие...  кто же такие?

Их много вокруг, оглянись.

Но есть среди них и святые,

Кого будешь помнить всю жизнь.

 

Никто не хлопает. Слышен чей-то, старательно скрываемый всхлип, которому тут же вторит тихий искренний плач. Зная, как не любит к себе жалости Егор Александрович, собравшиеся изо всех сил стараются скрыть свои чувства. Чтобы немного разрядить грустную атмосферу, Юлианна вполголоса читает любимое стихотворение бабушки:

 

Не позволяй душе лениться!

Чтоб в ступе воду не толочь,

Душа обязана трудиться

И день и ночь, и день и ночь!

 

Гони ее от дома к дому,

Тащи с этапа на этап,

По пустырю, по бурелому,

Через сугроб, через ухаб!

 

Не разрешай ей спать в постели

При свете утренней звезды,

Держи лентяйку в черном теле

И не снимай с нее узды!

 

Коль дать ей вздумаешь поблажку,

Освобождая от работ,

Она последнюю рубашку

С тебя без жалости сорвет.

 

А ты хватай ее за плечи,

Учи и мучай дотемна,

Чтоб жить с тобой по-человечьи

Училась заново она.

 

Она рабыня и царица,

Она работница и дочь,

Она обязана трудиться

И день и ночь, и день и ночь!

 

Егор Александрович улыбается. Его глаза закрыты. Губы тихо шепчут слова любимых его женой строчек:

 

Ведь мир спасет не красота –

Она порой бывает лжива.

Душевный свет и теплота,

Любовь, надежда, доброта

Для жизни так необходимы.

 

– Тихо, он устал и, похоже, заснул, — приложив палец к губам, шепчет остальным Юлианна. Тихонько, стараясь не шуметь, дети, внуки и правнуки выходят из комнаты.

Егор Александрович наблюдает за всеми сверху. Он широко улыбается. Ему дышится свободно и очень легко. Всем сердцем благодаря Бога за свою судьбу и радостно обнимая встречающую его Анну, он устремляется вверх. Вслед за сияющим ангелом…