Москва театральная (новая редакция)

Суббота. Вечер. Бульварное Кольцо. Несмотря на середину февраля, достаточно тепло. Пробки, многолюдно. Настроение приподнятое. Как же иначе, ведь мы едем в театр Станиславского на премьеру. Новая постановка знаменитой «Хованщины». Билеты купить невозможно, но Москва – город связей. Здесь они работают как нигде в другом месте. В итоге, накануне как всегда неведомыми для понимания и полумистическими путями у меня оказался телефон администратора театра. Магическое «я от Вадима» сработало безотказно, и два билета в партер ждали нас перед началом концерта на первой кассе.

Эх, Москва, Москва!.. Огромная, прекрасная, изобильная, шумная, бестолковая, давящая, вдохновляющая, искушающая, щедро одаряющая и, в конечном итоге, алчно забирающая последнее. Всегда есть и за что её любить, и за что ненавидеть. Лично я, прежде всего, ненавижу её за пробки. За расстояния, за мещанский дух, за выпендреж и нескончаемые понты, за неискренность и двуличие, за неутолимую жажду удовольствий и бешеную материальную гонку.

Но ведь и люблю при этом!

За широту и бескрайние просторы, многочисленные парки, вечное стремление к развитию и восприимчивость к новизне. За возможность вкусно поесть, прекрасные музеи и выставки, за белые монастырские стены и величественные купола. За Кремль, Красную площадь и Васильевский спуск. За «Метрополь», Спасскую башню, Кузнецкий мост и Патриаршии. За ГУМ и самое красивое в мире метро. За возможность прогуляться по тихим улочкам и прокатиться на кораблике по Москве-реке, за Дом художника на Крымском Валу, за старый Арбат и «книжки» на Калининском. За Пушкинский и Третьяковку, за ВДНХ, за парк Горького, прекрасные кинотеатры, «Лужники» и «Спартак»...

Получается, что люблю я её гораздо больше, чем ненавижу? Никогда не задумывался над этим. Но похоже, больше всего я люблю Москву за многочисленные театры и музыкальные залы. Консерватория на Никитской, Зал Чайковского, «Современник», Большой, театр Маяковского, Дом музыки на Таганке, театр Высоцкого, Вахтангова, Чехова, Марии Ермоловой… Пожалуй, лучше остановиться. Все их всё равно не упомнишь, хотя зачастую нас соединяет многолетняя дружба. Добрая, душевная и искренняя. Порою трепетная и, что самое главное, – настоящая.

Но вы правы, не стоит отвлекаться на экскурсию по давно знакомым всем нам местам. Вернемся в начало: суббота, вечер, приподнятое настроение.

Проезжаем по Тверскому бульвару МХАТ, Театр наций в одностороннем Петровском переулке и, повернув направо, останавливаемся на Большой Дмитровке. Прямо напротив театра им. Станиславского. При виде множества спешащих на представление нарядно одетых, радостно улыбающихся людей ощущение грядущего праздника усиливается. Часы показывают 18.45. Надо поторапливаться. Пятнадцать минут уходят на то, чтобы выкупить билеты, раздеться, на бегу выпить чашечку эспрессо в буфете и найти свои места. Третий ряд. Упс!.. Наши места, как назло, в самой середине (в спешке я не успел взглянуть на билеты в кассе). «Как назло» – потому что Эвелина не любит сидеть в центре. У неё что-то вроде клаустрофобии. Сразу, на уровне флюидов, чувствую, как она начинает нервничать. По старой многолетней привычке тут же начинаю нервничать сам и иду на отчаянный, но полностью оправданный в данной ситуации шаг: наклонившись к сидящей у края паре, шепотом объясняю им ситуацию. Несмотря на то, что все уже сидят на своих местах и протискиваться вдоль ряда плотно выставленных вперед коленок весьма неудобно, по-праздничному одетая в длинное вечернее платье женщина, лишь мельком взглянув на расстроенное лицо моей супруги, тут же согласилась поменяться с нами местами.

«Спасибо, спасибо», – шепчем мы вслед слова искренней благодарности и радостно усаживаемся на так внезапно освободившиеся крайние от выхода места. Благодаря человечности и доброте, еще не умершим в наше время окончательно, хорошее настроение на вечер нам обеспечено.

Но тс-с-с… приятный женский голос из динамиков просит выключить мобильные телефоны и напоминает о запрете на любую видео и фотосъемку во время спектакля.

Начинается священное действие…

«Хованщина». Новая постановка. Сильная, яркая, своевременная, глубокая и живая. Выразительная. Потрясающая и завораживающая.

Мощные голоса. Неподдельный, заставляющий сопереживать героям драматизм. Полная вовлеченность и восхитительные костюмы. Чувствую, как приходит знакомое состояние, что-то вроде нырка под воду – максимальная концентрация и полное отсутствие в данный момент иного, кроме подводного мира. Яркие, пропитанные волшебством краски и, такое редкое в наши дни, абсолютное внимание. Не люблю применять это слово мимолетно по разным «земным» поводам, но удержаться не могу – божественно! Замираю. Окончательно забываю о существовании всего остального. Вот она, искомая и такая желанная точка тайного знания: растворение в «здесь-и-сейчас».

– Девушка, уберите сейчас же камеру! – резко звучит дикий инородный голос подошедшего охранника, грубо вырывая меня из чудесной потусторонней действительности безжалостными стальными клещами.

Инстинктивно вздрагиваю. Удивленно и даже несколько испуганно вскидываю голову на нависшего справа мужчину, одетого в темный синий пиджак. Тут же возмущенно поворачиваю голову в другую сторону. Рядом со мной в сильно открывающем грудь и полные ноги платье сидит неопределенного возраста девушка. Лица её я не вижу. Его надежно скрывают густые темные кудри. Но я почему-то отчетливо представляю её надменное лицо: никак не реагируя на охранника, девушка продолжает увлеченно снимать на портативную камеру происходящее на сцене. Возмущенный её наглостью охранник выпускает из себя короткий, не совсем членораздельный, но вполне читаемый набор звуков. Что-то вроде «ятящасу», и, явно стесняясь нашего присутствия, инстинктивно производит перед собой некое хватательное движение в сторону девушки. Толстушка нехотя, по-прежнему не поворачиваясь в нашу сторону, словно делая одолжение, кивает головой и демонстративно вздохнув, убирает камеру в сумочку.

Очумевший от её наглости охранник рисует в воздухе перед собой еще одно-два вполне читаемых движения и бесшумно удаляется.

На сцене продолжается пение – невероятное по накалу, страсти и красоте. Какое-то время мой возмущенный произошедшим разум пытается дискутировать с пышной соседкой. Наивно подыскивая аргументы и взывая к её спящей совести. Но в настоящем искусстве содержится великая животворящая сила. И вот великолепная постановка вновь отворачивает меня от суровой действительности, властно увлекая в неподвластные разуму дали. Я снова забываю реальность, камеру, соседку, а заодно и себя. Как и несколькими мгновениями ранее, только это живое, происходящее на сцене действие поглощает и целиком захватывает моё внимание.

Что за невероятные голоса! Что за могучий народ!! Что за мощь!!! Что за искренность и непосредственность… Как можно так петь?! Как эти американцы могут думать, что нас можно победить, когда в нас есть такая сила? Россия, ты непобедима! Я люблю тебя!

Вот оно – проявление настоящего «здесь-и-сейчас»! Вот он, полный и проникающий во всю мою сущность эмоциональный экстаз! Вот оно, истинное наслаждение, а заодно и мимолетное счастье!

– Девушка, ну вы что?! Здесь нельзя, вы что, б… ? – явно смущаясь собственной грубости, обрывает себя на полуслове охранник.

От неожиданности я снова вздрагиваю. Мгновенно выхожу из транса и, мельком взглянув на вытянувшегося вдоль нашего ряда мужчину, тут же поворачиваю голову налево. Брюнетка сосредоточенно, с полным равнодушием к остальным зрителям, держит камеру прямо перед собой. В её объективе – князь. Божественно поющий в этот самый момент о захлестнувших его душу горьких переживаниях. Поистине достойное происходящего на сцене зрелище.

Нехотя, лениво, спустя как минимум минуту, длящуюся невыносимо долго и заполненную диким по внутреннему накалу и нелепости ожиданием застывшего в неестественной позе театрального служителя, девушка, пожав губки и тяжело вздохнув по поводу людской жестокости и непонимания, повторно убирает камеру в сумочку и демонстративно застегивает её на молнию. Охранник растерянно ретируется.

Какое-то время я гневно смотрю на густую волнистую шевелюру, по-прежнему скрывающую лицо нарушительницы правил. Будь она хоть немного чувствительней, мое горячее дыхание обожгло бы ей ухо. Но нет, сама возмутительница чужого спокойствия невинно и увлеченно взирает на сцену. Возможно, на её взгляд ничего особенного не произошло. Ну, разве что тупой и черствый охранник не понял её естественного душевного порыва, вызванного высоким исполнительским мастерством, просто запечатлеть на память происходящее.

Но… На сцене ничего не знают о бушующих в третьем ряду страстях. Там продолжают кипеть свои собственные страсти. Все глубже, накрывая зал мощной, увлекающей в эмоциональные глубины волной. Страсти серьезные, захватывающие. В общем, хватит направлять мысли на бесстыжую девку. «Хованщина»! Там снова мое внимание. А вместе с ним – мой разум и мои чувства. Тем более, что в самый разгар эмоционального буйства князь неожиданно остановился и требовательно вскричал: «Персиянок мне!»

Вмиг замолчав, стоящие на сцене актеры, а вместе с ними и зрители застыли, пораженные новой картиной: из-за тяжелых занавесей, одна за другой, выплывали восточные танцовщицы.

Гибкие, чувственные, стремительные и обольстительные.

Кому пришло в голову посреди тяжелой, и без того насыщенной и мощной оперы выпустить тонких и изящных персиянок? Кому захотелось укротить, заставив покорно застыть, не на шутку разыгравшуюся поющую реку и украсить без того совершенное действие танцем?

Поначалу это смутило и даже сбило настрой. Затем заинтересовало, а еще через мгновение заинтриговало и завлекло. Как они танцевали! Особенно одна. Маленькая персидская богиня. Явный талант! Реальное воплощение восточной пластики...

Как же это красиво.

Волнующе, естественно, искренне, непосредственно, честно и страстно. Невозможно так танцевать! Невозможно так непредсказуемо прервать божественную оперу и в мгновение ока переключить на себя внимание. Невозможно так резко заменить одно действие другим и при этом так гармонично создать из них одно целое!

Кто она? Где она научилась так владеть своим телом? Зачем на ней этот так безжалостно скрывающий её лицо шелковый хиджаб?

Как можно так двигаться? Совсем не касаясь сцены. Паря над ней. Как можно лишить себя нашей неизбежной материальности, а заодно и земного веса?

Кто она, эта юная жрица? Дерзко и самозабвенно отправляющая себя на жарко пылающий алтарь настоящего искусства. Так страстно озаряющая внутренним внешнее… Своим священным и полным чарующего мистицизма настроем превращающая обычный танец в…

– ДЕВУШКА, НУ ВЫ ЧТО, СОВСЕМ ОХ… ЧТО ЛИ!!? – раздается над ухом четкий, грубый и взывающий к решительному бою голос охранника, не выдержавшего очередной, уже переходящей в вопиющую, наглости.

Но… Ничего личного. Толстушка, похоже, просто была настоящим эстетом. И желая навеки запечатлеть восхитившую весь зал красоту, она снова достала из сумочки камеру. Преспокойненько, ни от кого не таясь, снимая происходящее на сцене таинство.

– Су-у… – по-змеиному зашипел театральный служитель, как бы, протягиваясь всем телом вдоль ряда в сторону дерзкой брюнетки. Мысленно я выразил ему сочувствие и восхитился выправкой: «Браво, товарищ директор! Вы умеете ковать кадры».

Почувствовав угрожающее движение, девушка повернула наконец-то голову в нашу сторону и медленно опустила руки с зажатой в них камерой на колени. Пухлые губки презрительно вздрогнули. Пересиливая праведное возмущение и явно совершая над собой мощное усилие, она выдавила:

– Хорошо, хорошо.

После чего, давая этим понять, что инцидент исчерпан, она повернулась к сцене, нервно убрала камеру в сумочку и застыла в чувственной, полной неподдельного благоговения к высокому искусству позе.

Молча, пятясь, словно рак, задом, охранник снова растворился в темноте…

Что это в итоге было?

Кровоточащая рана русской истории, выдающаяся опера Мусоргского, сила и красота истинного искусства и… при всем этом полное равнодушие к другим, эгоизм, помноженный на потакание своим слабостям, грубость и надменность в отношениях с окружающими?

Как это может сочетаться в одних и тех же наделенных разумом созданиях, в одной и той же стране и культуре, в одном и том же, почти священном, полном величия и возвышенной энергии месте?

И… Кто знает, как зовут эту юную танцовщицу?

Партер театра имени Станиславского и Немировича-Данченко. Февраль 2015г.