Мистические этюды 7

7.

– Не бывает чудес, не бы-ва-а-а-ает! – ни с того, ни с сего все более распаляясь, орал Алкас. От напряжения он весь покраснел и ему даже стало плохо. Пытаясь побороть раздражение, а может, просто скрывая свое состояние, он оперся на растущее рядом дерево. Дайва никак не могла привыкнуть к его внезапным вспышкам гнева. Расстроенная, она молча сидела напротив своего друга на каменной скамейке. Закрыв глаза и до боли в пальцах сжимая её шершавый бетонный край.

– Не бывает чудес, не бывает! – как заведенный, повторял Алкас одну и ту же, сильно беспокоящую его сейчас мысль. Стоя ПОД деревом, находясь ПОД давлением распирающей его злости и попадая ПОД изумленный взгляд случайного прохожего. Понять, что именно он слышит, мужчина не мог, так как Алкас и Дайва были туристами в этом городе и говорили на незнакомом ему языке. Точнее говоря, на русском. Несмотря на многочисленные появившиеся после развала СССР границы, до сих пор с успехом объединяющем людей на огромном постсоветском пространстве. Само же действие происходило в Лозанне. Латышка с литовским именем Дайва и родившийся в Ленинграде, но безоговорочно считающий себя настоящим литовцем Алкас остановились здесь всего на сутки проездом. Вышли из поезда и неожиданно разругались. На этот раз из-за чудес. Дайва в них верила свято. А прагматика и убежденного атеиста Алкаса это ужасно злило. В общем, на этом самом месте мы их как раз и застали.

Наверное, каждому человеку знакомо деструктивное состояние злобы. Еще хуже, когда мы его осознаем, а остановиться не можем. Как будто, кто-то изнутри властно заставляет нас идти против собственной воли, логики и разума. Мы вроде бы понимаем всю глупость и абсурдность происходящего, но перед настойчивыми атаками раздражения абсолютно бессильны. Ну и, естественно, в зависимости от темперамента и воспитания в этот момент обижаем других или же просто провоцируем усугубление конфликтной ситуации. Вот и Дайва: вздрогнула, как от укола, открыла глаза и тихо, глядя прямо в лицо Алкасу, произнесла: – Есть чудеса, есть. А ты просто дурак и ничего не понимаешь.

Этого было достаточно. Бензин-спичка, спичка-бензин. Вечная тайна взаимодействия противоположных стихий. Вата на питу, пита на вату. В голове Алкаса, что-то беззвучно щелкнуло и тут же замкнуло. А в следующую секунду, похоже еще и взорвалось. Если не сказать хуже. Внезапно он покраснел еще больше, открыл, глотая побольше воздуха, рот, неприглядно вывалив наружу язык прошипел что-то невнятное и, безнадежно махнув на Дайву рукой, резко развернулся на месте и, неожиданно даже для самого себя, побежал через дорогу в сторону метро. Оставив её, в полном недоумении, сидеть одну с двумя большими чемоданами. Напротив, центрального входа в здание вокзала, из которого они вышли всего каких-нибудь 15 минут назад. С интересом оглядываясь по сторонам и еще не ожидая такого крутого поворота.

«Дура. Дура. Дура набитая, – выкрикивал про себя Алкас спасительные для его распадающегося в эти минуты на огненные фантомы мозга слова. Буквально врываясь в вагон подошедшего поезда. – Дура, дура набитая, дура», – повторял он раз за разом заряженную мощной негативной энергетикой мантру. Упиваясь заложенным в неё разрушительным смыслом. Надо отдать ему должное-при этом еще пытаясь понять направление и название конечной станции. Куда он невольно направился, повинуясь внезапному эмоциональному порыву. «Оuchy», – машинально прочитал Алкас на электронной карте сверху закрывшихся за ним с тихим шелестом дверей. До конечной еще три станции. Несмотря на его состояние, понять это было легко. Швейцария устроена очень логично. Все четыре оставшиеся станции, включая последнюю, ярко горели красным. Остальные, пройденные поездом раньше, отсвечивали матовым черным. «Grancy», – на французский манер произнес мягкий мужской голос из динамиков. Четвертая лампочка от края замигала. Поезд остановился и, ярко моргнув на прощание, лампочка потухла.

«Короткие у них станции», – подумал Алкас и посмотрел на часы. И отметив про себя, что они прибыли в Лозанну всего 23 минуты назад, устало сел на освободившееся перед ним место. Закрыл глаза, немного успокоился, мысленно произнес еще несколько раз «дура», снова открыл глаза и… удивленно уставился на сидящего через проход и явно подмигивающего ему жирного мальчугана. Что он так меня разглядывает? Что, может, он видел, как мы с Дайвой ругались? Что он так на меня смотрит? Он что, меня знает?

 …Видимо, от пережитого напряжения, Алкас на минуту-другую забылся. Но почти сразу очнулся и, силясь понять, что с ним происходит, увидел перед собой черное лицо трясущей его за плечо девушки. Её выразительные, резко контрастирующие с темной кожей, свойственные большинству выходцев из Африки глаза обеспокоено всматривались в его. Возможно, ища там крупицу разума. Но судя по выражению лица девушки, безуспешно.

– Это конечная станция, все пассажиры должны выйти, – произнесла она трижды: мелодично на родном французском, затем на хорошем немецком и в заключение на прекрасном английском. – Да, спасибо, я тоже выхожу, – растерянно ответил на сносном английском Алкас и, резко поднявшись и от этого слегка пошатнувшись, вышел из вагона.

«Странно, – по-прежнему пытаясь прийти в себя, подумал Алкас, неуверенно озираясь по сторонам. – Всего четыре станции от центра и не души…»

Тадах!! Разряд тока! Прямо в мозг. Вернее, в самое чувствительное его место – в мозжечок. 200 тысяч эзотерических вольт. Играючи несущих внезапное прозрение в темную голову заблудшего логика.

Иногда такое на пользу. Мозг начинает трудиться. Краски окружающего мира оживают, становятся ярче, восприятие острее, вопросы глубже и резче, а ответы желанней и осмысленней.

Класс. Обожаю такие состояния. Хотя, если честно, бедному Алкасу было тяжеловато с непривычки. Как у главного героя в фильме «Матрица» после посещения Пифии. Окружающая действительность замедлила свой ход, стала прозрачно-заостренной. Затем внезапно распалась на части, а еще через мгновение собралась уже в другую реальность. Не похожую ни на что известное раньше. Сложную и многомерную. Направляя в его крайне возбужденный сейчас мозг совершенно новую информацию. Безоговорочно открывая путь к качественно изменившимся восприятиям и настойчиво призывая увидеть альтернативную всему прежнему картину.

«Croisettes», – прочитал Алкас на висящей над его головой крашенной металлической табличке. Это и есть конечная. Но она же находится совершенно в другой стороне!

Да. Это называется – «приехали».

Э-э-эх, даже завидую ему немного. Сколько техник приходится людям испробовать, что бы хоть на короткий миг приблизиться к этому восхитительному и непередаваемому ощущению: мир перевернулся. (Сказать по правде, именно это на самом деле и произошло. Но Алкас-то этого еще не знал.)

Вот и отлично. Давайте просто понаблюдаем за ним.

Взглянул на часы. Семь минут всего прошло. Благо, появилась первая зацепка: в последний раз, когда он смотрел время, то мысленно успел отметить, что прошло двадцать три минуты с того самого момента, как они с Дайвой сошли с поезда. Молодец, Алкас! Хоть и критическая ситуация, но разум до конца не потерял. Вот она – сила и главное оружие логиков! Мощный, воспитанный многолетними размышлениями интеллект. Сейчас он необходим нашему герою как никогда. Еще бы – в прямом эфире «Что? Где? Когда?» швейцарского разлива. Минута на спасение своего «Я» от разрушения внутри равнодушного к сантиментам риалити-шоу. На кон поставлено все. Победителю достанется нормальная жизнь, проигравшему прилюдно вручат безумие.

Так, что еще можно сделать в такой ситуации?  Спросить проходящую мимо женщину. Отличная мысль! И снова браво, Алкасу!  А вдруг и правда надпись случайно здесь оказалась. Пьяный работник швейцарского метрополитена в шутку повесил. Упс…  Несколько удивившись вопросу, женщина подтвердила название станции. А может, нет никакой женщины? А заодно и таблички с названием станции. А можно еще круче: и Лозанны никакой со Швейцарией нет? Слабое, конечно, утешение для привыкшего мыслить исключительно материальными категориями человека. Но учитывая сложившуюся ситуацию, почему бы и нет? А может это сон и надо только ущипнуть себя, чтобы проснуться? И снова отличная мысль! И снова наши искренние аплодисменты!

 Ущипнул. Больно. Здесь и сейчас Алкас не спал…

Что будет делать дальше в такой ситуации человек с исключительно логическим складом ума, склонный к упорядоченным умозаключениям да к тому же еще и получивший техническое образование?

Вот-вот, во-первых, постарается насколько это возможно успокоиться и взять себя в руки. Во-вторых, попытается поставить под контроль взбудораженные чувства и начнет все проверять. Шаг за шагом. Выискивая, что здесь не так. Что здесь явь, а что просто бред и домыслы разгоряченного спором мозга и небывалой в этих краях июньской жарой.

Ну, а дальше, как и водится у человека современного, – эксперимент. В полной мере научный, в духе истинного исследователя. Для начала Алкас вернулся на станцию «Lausanne Gare». И, покрутившись с минуту у скамейки, на которой раньше сидела Дайва, а теперь странная парочка оживленно беседующих молодых людей, он отправился в подробностях изучать пройденный ранее маршрут. Так неожиданно сбивший его с толку и бесцеремонно лишивший привычного равновесия. Водя, как заправская ищейка, направо и налево носом, всматриваясь в малейшие детали, напрягая, насколько возможно, память и стараясь наиболее полно восстановить в памяти картину произошедшего.

«Так, спускался я здесь… Точно, вот урна, в которую я на бегу бросил скомканный билет. Так, а может, я попросту сел на поезд в обратном направлении? Нет, я точно помню девочку-мулатку, стоящую возле перрона с права от меня. Так, а что на противоположном перроне... Нет, здесь я точно не был. И если бы девочка стояла тут, то это было бы возле ярко-красного пожарного крана. Не мог я этого не заметить. Так, наверное, для начала надо попробовать проехать на поезде в сторону «Ouchy».

Нет, ошибки не может быть, я видел отъезжающий перрон именно отсюда. Именно этот перрон и именно с этой стороны. Следующая будет «Grancy» – ошибки не может быть. Я точно помню, как объявили название станции. В тот момент я еще подумал, какая все же большая разница во французском языке между написанием и произношением. Затем мысленно прочитал название мигающей на электронной карте станции, а вслед за этим повторил его про себя так, как его произнес голос из динамиков. Да точно, «Гранши или Гранси»... Как-то очень мягко это звучало. Так сразу и не произнесешь. Закрывая глаза, я тогда еще подумал, что в моем родном литовском нет таких мягких звуков. ДА!! ВСПОМНИЛ! ТОЛСТЯК, КОТОРЫЙ НА МЕНЯ ТАРАЩИЛСЯ!!  Он явно что-то знал и мне подмигивал. Его глаза смеялись так, словно он смеялся именно надо мной и о чем-то предупреждал.  Хотя... Что за бред я несу? Причем здесь толстяк… Факты – вот что имеет значение. Толстяк не может быть фактом. А факт, похоже, есть только один.  Если мои часы показывают правильное время, – при этом Алкас покосился на руку сидящего справа от него мужчины, – а идут они правильно, – мысленно ответил он на свой вопрос, увидев, на циферблате соседа такое же время, – то это означает, что через полчаса после прибытия поезда я был на конечной. От платформы, на которую я спустился с привокзальной площади, это девятая остановка. Учитывая, что мы сошли с поезда на седьмом пути, пошли сначала не в ту сторону, сориентировались, купили воды, вышли из вокзала на улицу, перешли дорогу, сели на лавку. Поговорили… Вспомнив расстроенное лицо Дайвы, Алкас поморщился, как от зубной боли. После вспышек, ничем зачастую не обоснованной раздражительности, ему часто становилось стыдно. Особенно если он в порыве гнева грубо разговаривал с Дайвой или, что еще хуже, не найдя подходящих аргументов и не имея сил с собой совладать, оскорблял её.

Что я гадаю? – отмахнувшись от укоров совести, вернулся Алкас к своему расследованию, по-прежнему интересовавшему его здесь и сейчас больше всего на свете. – Я же посмотрел на часы, когда сел в поезд, а, следовательно, точно помню время. Слава Богу, я запомнил время и на «Croisettes». Да, точно! Я же еще там подумал, что прошло всего 7 минут с того момента, как я взглянул на часы последний раз. Все, что мне нужно, так это вернуться на станцию у вокзала и доехать до конечной». От возбуждения Алкас даже вскочил. Схватился, чтобы не упасть, внезапно ставшими влажными ладонями за свисающий с потолка пластииковый ремешок и выскочил на перрон из остановившегося на очередной остановке поезда.

«Так, – все более волнуясь и мысленно программируя поезд проехать девять станций от «Lausanne Gare» до «Сroisettes» именно за семь минут. Тогда все встанет на свои места. Относительно, разумеется, но в какой-то мере загадка будет разрешена. Останутся белые пятна, но это уже не так страшно. Будем считать, что он просто перепутал направление. Такое бывает. А девочка на перроне, «Grancy», толстяк и прочие несущественные уже в этом случае мелочи ему просто показались. За спасение от вынужденного признания себя сумасшедшим ими с легкостью можно будет пожертвовать.  Истина от этого сильно не пострадает. – Давай, давай, миленький, – как на скачках, напрягал мысли Алкас, подбадривая ничего не знающий о его мучениях и от этого никуда не спешащий поезд. И за семь, последующих минут, отведенных ему для восстановления целостности прежнего мира добравшийся только до станции «Sallaz». – Тринадцать минут, – разочарованно выключил секундомер Алкас на конечной. Не желая этому верить и медленно выходя из вагона. – Тринадцать», – нехотя повторил он про себя, как будто это могло помочь ему изменить произошедшее.

«Так, а если эта электричка просто шла медленнее, чем обычно?!?» Снова трясясь от нетерпения, Алкас буквально ворвался в пустой, вышедший из черного тоннеля и направляющийся в сторону озера электропоезд. Как будто так можно было быстрее добраться до по-прежнему скрытой истины. И все более возбуждаясь, в очередной раз вернулся в точку своего начального отправления.

Пять раз к ряду он возвращался на станцию «Вокзал Лозанны» и столько же раз Алкас доезжал до конечной с включенным на его точном дайверском хронометре секундомером. Итог всегда был один и тот же – дорога занимала все те же тринадцать минут. Секунда в секунду. Ошибки и сбоя быть не могло. Пресловутая Швейцарская точность. Поезд прибывал на каждую из остановок через одно и тоже строго установленное программой время. Да и не могло быть иначе, как не крути.  Это понятно, правда, сейчас нам с вами, но окажись мы «там-и-тогда» на месте Алкаса… Пытаясь не упустить ничего, что помогло бы ему прояснить ситуацию, и всматриваясь во все даже самые незначительные детали во время последней своей поездки, Алкас, тоже наконец, заметил, что вагоны приходят на станции без машинистов. Следовательно, ехать быстрее обычного они попросту не могут. Раз установленная в электронные мозги программа работает как швейцарские часы…

О чем думал Алкас, неподвижно сидя вот уже шестой час на той самой скамейке, на которой тем же самым днем и в той же неподвижной позе он оставил сидеть расстроенную Дайву?

О том, что нужно наконец ему начать бороться со своей раздражительностью не на словах, а на деле, о том, что нельзя так попусту обижать людей, о том, что ничего не стоит того, чтобы расстраивать близких, о том, что мягкость и доброта приятны всем, о том, сколько раз он незаслуженно обидел за эту поездку Дайву, о её добром покладистом характере и нескончаемом терпении, о том, что грубость еще никому не приносила ничего хорошего, что потерять хорошее к себе отношение можно гораздо быстрее, чем его завоевать, о том, что чудеса, похоже, случаются, или, по крайней мере, есть что-то, что нельзя объяснить рационально. О том, что, возможно, мир устроен гораздо сложнее, чем ему всегда казалось, и что, возможно, действительно есть «кто-то» или «что-то», всем управляющее. О том, что настоящая жизнь происходит только здесь и только сейчас…

Почему-то ему вспомнилась история про Фому Неверующего. И неожиданно для самого себя, в качестве окончательного вывода Алкас решил, что нежность – это вершина отношений между людьми. Особенно между мужчиной и женщиной.

– Пойдем, я нашла номер в гостинице прямо на берегу с прекрасным видом на озеро, – нежно положила руку ему на плечо Дайва.

– Извини меня, – не сразу выходя из глубокой задумчивости, произнес Алкас. Отрывая от лица ладони и поднимая на Дайву глаза.

– Да я не злюсь на тебя, это что, в первый раз, что ли, – с улыбкой ответила Дайва, подтягивая его за руку и тем самым приглашая встать со скамейки. – Пойдем, я кушать хочу.

– Пойдем, – улыбнулся, вставая Алкас. И уже в метро, после длительного молчания по пути к «Ouchy» (длинною во всю его 35 летнюю жизнь) добавил: – Похоже, чудеса бывают, ну, или хотя бы что-то такое, что не укладывается в привычную логику.

– Я знаю, – ответила Дайва, слегка сжимая Алкасу ладонь. – Мое главное чудо это ты. И ласково теребя ему волосы на затылке добавила: дурашка ты еще, заставил волноваться меня.