Музыка

– Второй раз милочек загремите уже по полной, – на удивление доброжелательно говорил сидящий напротив меня старенький профессор. К этому моменту я провел в его кабинете уже 40 минут, внимательно рассматривая его окладистую, ровно подстриженную бороду, пухлые, темно-красные губы и большие, вышедшие из моды пластмассовые очки, подолгу задерживая взгляд на каждом из объектов моего наблюдения. Профессора при этом я не слушал. Но последние слова, произнесенные Сергеем Арсеньевичем, (а именно так было написано на белой табличке слева от двери кабинета), резким толчком достигли моего крайне утомленного сознания. Утомленного от жизни и количества выпитой в последнее время водки. Произнося слова, профессор противно шепелявил. Именно это и стало меня раздражать, когда он начал говорить, усадив меня напротив, на вежливо предложенном, но очень неудобном стуле. Спасаясь от раздражения, я просто вынужден был переключить свое внимание на что-нибудь ещё. Сначала у меня получилось использовать для этого его доброе и даже несколько глуповатое лицо, затем бороду, очки и под конец, губы – слащаво, скомкано, выплевывающие прямо в меня слова-камешки, больно и хлестко бьющие заложенным в них зловещим смыслом: «Вы алкоголик, притом, в крайне запойной форме. Вам всего 32 года, но вы похожи на старика. Ваша печень расширена, селезенка воспалена, нервы ни к черту и у вас явный посталкогольный синдром. Причем в тяжелой форме…»

«Интересно, сколько ему лет?» – увертывался я от его колких ударов, всё внимательнее всматриваясь в лицо сидящего напротив профессора. – «Седой весь, а рожа гладенькая, сосуды на щечках только полопались. Жрать, наверное, любит вкусно, бородку стрижет, похоже, в «Жак де санж», очечки хоть и старенькие но всё же «Гуччи»… На зарплату так не пошикуешь…

Но эти последние его слова попали по назначению. Осколочной гранатой взорвались у меня в сознание и резко вывели из транса. Загремлю сюда во второй раз? Ну уж нет. Хрен вам!! Не дождетесь!!! Ещё раз получать словами-камушками по мозгам в течение часа? А до этого две недели электрофореза и харкающие кровью алкаши по ночам? Нет уж, дудки, хрен дождётесь!!!

– Профессор, извините, а есть шанс мне сюда больше не попасть? Вернее, что мне нужно сделать для этого?

Теперь из транса пришлось выходить профессору. Он вздрогнул так, будто его шарахнуло током. Тут же перестав плеваться словами, он снял с мясистого носа очки, растерянно протер их краем пиджака и, с удивлением, молча уставился на меня. Похоже, что мой вопрос нарушил его привычные алгоритмы. Возможно даже, что он впервые в жизни услышал нечто подобное. Наверное, всё должно было происходить примерно так: овощ-алкоголик перед выпиской обязательно приходит в кабинет главного врача за напутственным словом, а тот, важно чирикая что-то в истории болезни, привычно выплевывает свои заученные словечки, равнодушно жмет на прощание руку, выслушивает слова благодарности, и закрывая за пациентом дверь. А после чего пьет с удовольствием чай с баранками. И вдруг РЕАЛЬНЫЙ вопрос. Как мне сюда не вернуться? Таракан заговорил? Ну-ну, хотя почему бы и нет. Должен ведь он хоть одного за это время в ы л е ч и т ь.

– Вам правда не хочется больше возвращаться сюда? – продолжая таращить глаза, наконец произнес профессор.

– Да, ПРАВДА, – ответил я, максимально серьезно, и главное – сам твердо поверил в сказанное.

– Хорошо-хорошо. Что особенно важно в таких случаях, – оживляясь, продолжал профессор, – это изменить привычную жизнь, приобрести новые привычки. Это самое главное. Если этого не сделать, всё вернется на круги своя. Видите ли, молодой человек, народная мудрость гласит: «Свято место пусто не бывает». В общем, самое главное – кардинально поменять свою жизнь. Вот послушайте, сейчас я вам всё обосную, – говорил он, полуобернувшись и беря с полки толстенную книгу, – послушайте: «Фундаментальной основой изменения жизни…», – услышал я снова шепелявый голос…

«По-настоящему изменить свою жизнь – значит приобрести новые привычки», – повторил я про себя, опять принимаясь рассматривать бороду и пухлые губки, старательно читающие мне выдержки из медицинского учебника…

Через три часа, вдоволь напившись у профессора чая с баранками, я выслушал всё, что касается рефлекторного поведения хронических алкоголиков, а вместе с ними, наркоманов, игроманов и даже шопоголиков…

«Изменить привычки, поменять жизнь», – повторял я про себя, медленно все глубже погружаясь во внутренний смысл произносимых слов, вынимая при этом из больничной тумбочки, личные вещи.  

«Изменить привычки, поменять жизнь», – повторял я снова и снова по дороге домой, рассеянно слушая водителя, который пересказывал мне последние офисные сплетни. «Изменить привычки, поменять жизнь», – такой была сегодня моя последняя мысль перед тем, как я наконец то перестал беспокойно ворочаться с боку на бок и заснул…

Изменить привычки, поменять жизнь – простые и понятные любому слова, но на практике всё оказалось гораздо труднее. Хорошо, что у меня нашлась подружка психолог, которая за чашкой кофе и разъяснила основательно, что отказаться от старых привычек и поменять их на новые – это только полдела. Надо еще эти новые взрастить. А потом еще как следует закрепить.

Вот задачка-то... Вырастить новые... Похерить друзей, рестораны, биллиард, футбол под пиво, баньку под девочек, охоту с рыбалкой под водочку и саму водочку? Поменять на что-то новое? А на что? Что этого может стоить? А не окажется это «шило на мыло»? Да… А какая еще у нас альтернатива? Второй раз в отделение к шепелявому? Не-е…Не стоит водочка шепелявого. Буду искать замену…

Сейчас, конечно, смешно вспоминать, но тогда, в прямом смысле слова, это был вопрос жизни и смерти. Начал я с прогулок в парке и походов в кино, потом были выставки, концерты, музеи, балет, опера, театры, велосипед, ролики, пейнтбол… турпоход. Чего мне реально стоило в лесу не напиться... Но выдержал...

Все мои боевые подруги, узнав по сарафанному радио, что я серьезно решил завязать бухать, буквально из кожи вон лезли и сбивались с ног в поисках такой необходимой мне на тот момент, альтернативы... Именно этим словом я особенно любил себя мучить, сидя к примеру, на очередном скучном спектакле... Альтернатива! Ё-пэ-рэ-сэ-тэ. Скукотища... И только раз, как-то в Большом, глядя в антракте на то, как люди хлещут коньяк в буфете, я произнес его даже чуть не с любовью – «альтернатииива»... Но реально – «ни-ни». После больницы – в полной завязке. Ни капли в рот не брал, как бы сильно не хотелось, но временами чувствовал, что уже на пределе, вот-вот сорвусь, если её голубушку реально не найду – альтернативу…

И вот как-то раз звонит мне Элеонора. Мы с ней к тому времени лет пять не виделись. И чего она меня вдруг вспомнила, до сих пор не пойму. Но факт есть факт – звонит. «Чё делаешь, как дела, то да сё…» А потом вдруг ни с того, ни с сего, как будто знала про мою альтернативу: «Пойдешь в пятницу со мной в консерваторию? На Баха?»

Похоже, у неё приступ чуть не случился, когда она в ответ услышала: «Да».

Ну, в общем, сидим в консерватории. Элеонора меня за ручку держит. Слушаем музыку. Мрачно начинают лезть мысли про альтернативу, но потом как-то расслабляюсь вроде, свет, антракт, буфет, бутерброды... Элеонора с глубоким декольте и радостным румянцем на пухлых щечках...

В общем какая никакая, но все же правда альтернатива… Досиживаем до конца. Везу её домой. Подымаюсь на «кофе». Ночевать не остаюсь, несмотря на все уговоры, еду к себе….

Еду и чувствую: что-то меня взволновало. Элеонора? Да не должна, по идее. Десятилетняя свежесть. Прочитанная книга. Не-е, точно не она. Что-то другое... Но что? Мучительно морщу лоб и пытаюсь вспомнить всё, что было со мной на концерте.

БЛИН…, не может быть!! Возвращаюсь вдруг к своим мыслям во время концерта… Обычно, особенно в последнее время, они, как наглые беспризорные дети, постоянно атаковали меня безо всякого терпения и порядка, беспардонно лезли в мою голову, когда заблагорассудится, боролись за место, пихались там и толкались, перекрикивали друг друга, требовали исключительного персонального внимания, шумели, не успокаиваясь, воевали друг с другом, подличали, в дело шло любое коварство, в общем, вели себя непотребно, а на концерте вдруг присмирели... Я признавал в них всё те же знакомые беспризорные лица, но они в этот раз почему-то были умыты, волосы старательно разглажены, одежда расправлена и вычищена, а сами они при этом, как будто чего-то стеснялись, стояли даже как бы рядком, что было особенно дивно похоже на очередь. Очередь застенчивых скромников. Но я-то, как никто другой, давно знаю их наглые рожи !!! И вдруг такая разительная перемена… Опустив головы и переминаясь с ноги на ногу, они покорно стояли и молча ждали, когда я позову кого-то из них. А мне достаточно было поманить пальцем любую понравившуюся мысль и после этого думать её сколько угодно… Куда девались их дикие повадки? Невероятно!! Тишина и успокоение в голове. Бандиты, вдруг ставшие ангелами. Но неужели это связано с музыкой? Откуда взялась у меня эта власть? Власть, дающая успокоение и несущая наслаждение…

Еле дождавшись утра, я сам позвонил Элеоноре. Похоже, второй раз за эти дни, она была близка к обмороку, когда спросонья услышала просьбу пойти со мной в ближайшие дни на еще один концерт классической музыки.

Уже вечером следующего дня мы слушали органного Баха в концертном зале Чайковского… Элеонора хищно вцепилась мне в руку, я боялся, что она сломает мне палец, и это вначале отвлекало меня. Воспользовавшись моментом, когда все хлопали, мне удалось высвободить руку. Для сохранения полученной с трудом свободы, пришлось до конца концерта держать руки скрещенными на груди. К счастью, в остальном все повторилось: мои наглые беспризорники снова были предельно вежливы. Буквально с первыми аккордами, повинуясь невидимой команде, они построились в рядок и, мирно беседуя между собой, покорно ждали каждый своей очереди.

Какое же это было блаженство…

Ну, а дальше пошло. Бетховен, Штраус, снова Бах, МОЦАРТ!!! На его концерте я танцевал вальсы вместе со своими похорошевшими мыслями.

Шуберт, Григ, Лист, Глинка, Скрябин, Мусоргский… Стравинский, Шостакович, Шнитке… На концертах трех последних беспризорники стали серьезны и даже величественны. Они раскрыли те свои грани, о которых я даже не догадывался. За это время мы крепко подружились. Я, Элеонора и мои мысли.

Обретя внутри покой, я бросил пить окончательно.

А через какое-то в время я бросил и Элеонору. Не подумайте, что я циничный и неблагодарный человек. Нет. Просто мы не подходим друг другу…

Да и в композиторах, к тому времени, я стал разбираться, следовательно, смог выбирать концерты самостоятельно. Так что я по-прежнему продолжал наслаждаться общением со своими мыслями. Теперь уже в одиночестве, не рискуя при этом быть схваченным за руку. Так продолжалось, наверное, в течение года – полутора, вплоть до одного памятного концерта Стравинского… В первом отделении всё шло как обычно, я был полностью поглощен единением со своими собственными мыслями. К этому времени мои беспризорники значительно подросли, повзрослели, имели во всех отношениях аккуратный вид, и у них определенно появилось некоторое понятие о чести и приличиях, необходимых для развития наших отношений. В общем, я наслаждался по полной. Возможно, это был вид новой зависимости, поразившей меня, но поскольку явного вреда от этого я не видел, то и ДУМАТЬ об этом не было смысла. Так вот, где-то ближе к концу первого отделения я вдруг обратил внимание, что появилось нечто, отвлекающее меня от общения с мыслями. Нечто весьма существенное и действенное, имеющее при этом внешнее происхождение. Я попросил мысль, с которой, в этот момент, мы находились в задушевной беседе, вернуться на минутку к товарищам. А сам стал с беспокойством озираться вокруг, пытаясь понять, что же это может быть. Не найдя подходящей веской и ощутимой причины, я вернулся в себя, снова подозвал последнюю из «думаемых» до этого мыслей и возобновил было с нею прерванную беседу… Но что это? Опять тот же мощный источник некой силы вмешивается в наш диалог. Надо разобраться, что это такое! Вся необычность внезапного явления заключалась еще и в том, что это нечто, так бесцеремонно прерывающее нашу близость, было приятнее и, признаться, даже притягательнее. Я понимал это пока каким-то своим шестым чувством, еще не смея себе в этом признаться полностью. В общем, я окончательно прервал общение с мыслями и решил не успокаиваться, пока не выясню точно, что это за сила и каков её источник...

Всего через десять минут, я уже сидел, полностью поглощенный музыкой, и заворожённо следил за её восхитительными, глубокими движениями… Я видел, как она, еще не слышимая, соскакивая с кончика острой дирижерской палочки, соединялась через мастерство и сосредоточенность музыкантов с инструментами, после чего взрывной, всепроникающей волной вздымалась от оркестра вверх и в стороны, неся своим поклонникам во все уголки зала чарующую красоту и глубокое невидимое воздействие… Мгновенно достигала наших сердец и мощно взрывалась в них мириадой фантастических проявлений. Я видел потрясающие, по своему воздействию и красоте, образы, которые так искусно рисовала музыка. Я взлетал вместе с ней на невообразимую ранее высоту и внезапно обрушиваясь вниз, оказывался в самых тайных, неизведанных и глубоких уголках своего подсознания. Я видел единство хаоса и гармонии. Я видел весь мир сразу, по частям и снова во всей его полноте, всю гамму красок… Я сам был миром. Я видел смысл и связующую силу всего творения. Я видел прозрачнын космос, переплетение замыслов, безумие чувств, успокоение, поиск, бунтарский дух и надежду…

Я видел в музыке свою собственную душу, и поистине это было настоящее ЧУДО.

Впервые я остался сидеть во время антракта в зале – у меня не было сил выйти... Я молча сидел и улыбался своим мыслям… А они, притихшие и взволнованные, смотрели еще дальше, на мое сердце – ищущее, так настоятельно требующее сейчас продолжения жизни и поиска истины. Живое и беспокойное.

Второе отделение окончательно подарило мне новую и, до самых этих пор, мою самую верную любовницу – музыку.