40 дней. Обратный отсчет

Сама я не верю во все эти истории. Вернее, никогда раньше не верила. Да, если откровенно, и до сих пор не верю. Хотя, как теперь не крути, все это и произошло лично со мной. Некоторое время я пыталась успокоиться, внушая себе, что все это мне лишь показалось. И с течением дней я обязательно смогу превратить эти яркие воспоминания в не имеющие под собой ничего реального образы. Но нет, к сожалению (или к счастью?) все пошло прямо противоположно.  Время, а всем известно, что это обычно лучший, да и к тому же неумолимый доктор, не только не вылечило меня от чересчур навязчивых и доставляющих столько ненужного беспокойства воспоминаний, а скорее наоборот, сделало их гораздо ощутимее и ярче.

Я так и не смогла понять, что именно в этой истории заставляет меня все чаще и чаще к ней возвращаться. Старательно вспоминая все новые и новые, ускользнувшие от меня тогда, показавшись незначительными, детали. Вопреки любому здравому смыслу, все это время, пытаясь найти, какие-то разумные объяснения произошедшему. Или хотя бы просто, хоть несколько, убедительные аргументы, чтобы самой себе доказать свою же собственную адекватность. Чушь несу?  Не знаю. Что вам на это сказать? Наверно, у каждого в жизни случались истории, которые хотелось бы поскорее забыть или, в конце концов, найти им рациональное пояснение.

Но давайте все по порядку. Мне самой это нужно. Очень. Взять, сесть вот так однажды и попробовать во всем разобраться.

Мне было уже почти 24 года, когда мама снова забеременела. Своего отца я никогда не видела. Мама ничего мне про него не рассказывала, да и не было в этом особой необходимости. Я не спрашивала, а она своею, зачастую противоречивой и чрезмерной любовью, время от времени перемежающейся с почти средневековой строгостью, с лихвой заменяла мне обоих.

Естественно, мы были очень близки. Неразрывно близки. И несмотря на то, что к последнему курсу МГУ я стала проводить с ней совсем мало времени, поначалу мне было очень сложно свыкнуться с фактом появления у мамы Петра Александровича. Но жизнь есть жизнь, и, в конце концов, мы вполне свыклись с существованием друг друга. Но беременность… Все-таки маме уже хорошенько за сорок. Разумеется, она успешная во всех отношениях и очень обеспеченная женщина. А я, к тому же, взрослая и достаточно самостоятельная. Так сказать, почему бы и нет? Можно, как говорится, расслабиться и пожить от души в своё удовольствие, и… Ну в общем, для меня это было как гром с ясного неба. Узнав от мамы шокирующую новость, я даже серьёзно всплакнула. С неделю мы не разговаривали, я плохо спала, почти ничего не ела. Но, ведь жизнь есть жизнь? Короче говоря, к этому я привыкла даже быстрее, чем к факту присутствия между нами Петра Александровича. А когда после очередного планового УЗИ мама счастливо сообщила, что у меня будет братик, я искренне обрадовалась. Братик, ведь это так классно! Это почти уже целая семья.

Ну, а дальше начались обычные для таких случаев подготовительные хлопоты. Мы спешно оборудовали в нашей, все более и более перестающей быть только «девичьей» квартире детскую. Поклеили в ней великолепные синенькие обои. Накупили уйму пеленок, распашонок, погремушек и ярких развивающих игрушек. Под них несколько тумбочек, великолепный голубой комод, шкаф, а заодно и целую коллекцию шапочек, ботиночек и самую настоящую коляску. В общем, все, отведенное природой до родов время, мы готовились как следует.

Впервые это произошло ровно за сорок дней до появления на свет Даника. Сам этот день я очень хорошо запомнила. А оставшееся до родов время вычислила уже потом, обратным счетом.

Вечером мы долго раскладывали с мамой купленные в ГУМе малюпусенькие и так необходимые по такому случаю вещички – ползунки, пеленки, маечки, кофточки, носочки. Какие-то понравившиеся нам цветные игрушки. Все такое умильное, сладенькое. Как для кукленыша. Ма-а-а-аленькое такое, маленькое. Миленькое такое, миленькое. Настроение было очень душевным. Вполне естественно, что мне захотелось остаться на ночь в его комнате. Мама не возражала, мы быстро застелили постель, заправили одеяло в пододеяльник, я поцеловала маму и, счастливая, вытянулась на новеньком, только неделю купленном диванчике рядом с пустой еще Даниковой кроваткой. Помечтав немного о братике, мысленно примеряя на него выбранные с такой любовью одежки, я заснула.

Не знаю, который точно был час, когда я внезапно открыла глаза. Сна как не бывало. Восприятие было четким и обостренным. Я не могла понять, сколько проспала – относительно долго или всего минуту. Часов в комнате еще не было, а свой мобильник я с вечера оставила на зарядке в спальне. Было темно, так, что невозможно что-либо различить, но я четко знала: в комнате я не одна. Кто-то стоял возле меня, между краем дивана и белой детской кроваткой. Не то что бы я сразу испугалась. Нет, поначалу, в тот, первый раз, страха совсем не было. Я просто лежала в полной темноте и знала – кто-то стоит рядом со мной. Шевелиться и поворачивать голову, чтобы проверить на всякий случай свои ощущения, я не стала, а, затаив дыхание и прислушиваясь к каждому звуку, замерла. Сколько точно это продолжалось, я не помню. Может быть, около получаса, пока этот некто не протянул руку и не погладил меня по голове. Тут я конечно не выдержала и от неожиданности несильно вскрикнула. Машинально протягивая руку к своим волосам и почувствовав чье-то невидимое присутствие тактильно. В этот момент я уже орала во весь голос.

Пару следующих дней я боялась оставаться одна даже днем. Первую ночь спала с мамой. Вторую у себя, но с включенным светом.

На третий день я немного успокоилась. Тем более на кафедре нам неожиданно сообщили, что защита дипломов в этом году будет происходить по каким-то измененным правилам. Естественно, мы все разволновались, побежали узнавать, кто куда, но толком никто ничего так и не выяснил. Ясно было только одно: сдавать теперь будет гораздо сложнее. Конечно же, я расстроилась. В общем, когда я ехала домой на метро, то думала только о предстоящей в скорости защите.

– Не бойся меня, – тихо сказал он мне на ухо и несильно сжал руку чуть выше локтя. В ту же секунду, глядя прямо в увеличенные толстыми линзами черные глаза сидящей напротив меня полной пожилой женщины, я пронзительно, на весь вагон, заорала.

Маме я ничего не рассказала. Боялась её напугать и расстроить. А в таком положении ей никак нельзя было волноваться. Как и в прошлый раз, я просто сказала, что мне одиноко от чего-то и хочется побыть с ней. До этого мама несколько раз спрашивала меня, ревную ли я её к своему братику, и поэтому, желая меня поддержать, тут же согласилась.

Не спалось. Было жарко и беспокойно. Несколько раз я отпивала воду из стоящего на прикроватной тумбочке стакана.

– Не ори, – нежно, но требовательно произнес внезапно уже знакомый мне голос. – Не ори, – повторил он тут же, – маму разбудишь.

И когда он произносил «маму», я как-то внезапно, низом живота, что ли, догадалась, что это он. Мой еще не родившийся брат Даник. Не помню, как и когда я смогла в эту ночь заснуть. Но именно тогда он впервые мне приснился. Маленький, белобрысый и улыбающийся. Сколько я не пыталась спросить его о чем-то, он только смеялся, смотрел своим озорным взглядом и иногда, как бы невзначай, прикасался ко мне. А под конец очень по-взрослому и в то же время совсем по-детски ласково повторил:

– Не бойся меня.

Ну, а дальше, неожиданно для меня, мы подружились. Даник приходил ко мне почти каждую ночь. Наяву в виде невидимого, но очень ощутимого и даже «физически» воспринимаемого образа или во сне – все в том же виде маленького мальчика с необычайно взрослыми и умными глазами. Когда это случалось наяву, я, как и в самый первый раз, каким-то особым внутренним чувством сразу понимала, что он рядом. Иногда он до меня дотрагивался. Иногда просто стоял поблизости. Смотрел на меня своим добрым, наполненным нескончаемой мудростью взглядом и улыбался. Откуда я это знала? До сих пор не пойму. Просто знала, и все.

Но девятая и третья ночь перед его рождением были особенные.

– Через девять ночей я должен буду войти в тело, – неожиданно сказал он, взяв меня за руку. Впервые за время нашего знакомства по всему моему телу пробежали мелкие, не то что бы неприятные, но, какие-то очень особенные, ощутимые одновременно всеми враз обострившимися чувствами мурашки.

– Ты не хочешь этого? – поняв, как он взволнован, тут же переспросила я так, как будто разговаривать с Даником было для меня чем-то совсем обычным.

– Хочу и не хочу одновременно.

– Почему, что-то не так?

– Это ужасно больно и неприятно. Говоря по-вашему, каждый раз я переживаю ужасный стресс.

– Каждый раз? О чем ты?

– Да, каждый раз. Мы приходим на землю не единожды.

– Приходим на Землю?

– Да, другими словами, вселяемся в тело.

– Сколько?

– Вообще-то тысячу. Но если сильно повезет, то можно и меньше.

– Тысячу? А сколько раз ты уже жил?

– 627.

– Тебе не повезло?

– Ну… Это с какой стороны посмотреть.

– А я?

– 411.

– А зачем ты вселяешься в тело?

– За тем же, что и другие.

– А другие зачем?

– За развитием. Невыносимо хочется продвинуться глубже.

– Куда глубже?

– Ну, выше, если хочешь. Здесь это одно и то же.

– А почему я этого не помню?

– Мы забываем свои прошлые жизни.

– Почему? Я хотела бы вспомнить.

– Нельзя.

– Почему? Почему ты помнишь?

– Потому что я ЕЩЁ здесь. А ты ЕЩЕ там.

– Ну и что. Ты же разговариваешь со мной. Я тоже хочу знать.

– Ты можешь это узнать сама. Если сможешь себя полностью контролировать и тебе позволят. А у меня нет разрешения тебе это рассказывать.

– Но почему ты тогда общаешься со мной, если я себя не контролирую?

– Потому что люблю и не рассказываю ничего из того, что может тебе навредить, – ласково ответил Даник, целуя меня в лоб.

– Дань…

– Даней я стану только через девять дней.

– А сейчас как тебя зовут?

– Через девять дней ты будешь звать меня Данник, – засмеялся он вместо ответа и исчез так же бесшумно, как и появился.

Следующие шесть дней он не пришел ни разу.

 

– Мир душ – это мир аксиом, – сказал он как ни в чем не бывало, опять садясь на краешек кровати и кладя мне на голову свою теплую (да, именно теплую; это было удивительно, но я уверена, что в тот последний раз я почувствовала именно тепло вполне обычного в нашем понимании человеческого тела) пульсирующую почти по-человечески ладонь. – Через три дня ты возьмешь меня на руки.

И не давая мне опомниться или что-то спросить, стал быстро говорить. У меня было ощущение, что он произносит это не для меня, а просто повторяет нечто вслух. Больше для самого себя. Как бы стараясь запомнить услышанное ранее или выучить наизусть домашнее задание.  

– В общем, этика целиком связана с душой, а телесные требования с телом, – продолжал он проговаривать без всякой паузы, не совсем последовательно расположенные и даже внешне не связанные между собой какие-то высшие истины. Загадочные и абсолютно непонятные для меня кусочки разрозненного тайного знания. И дальше, уже не останавливаясь: – Сознание, мышление и решение за душой, а не за телом. Тело является средством для прохождения душой своих миров. При вхождении в тело предыдущие поступки каждого определяют его теперешнее окружение.

Чем обильнее будет душевная пыль, тем ленивее, инертнее и празднее будет душа. Чем меньше будет душевной пыли и привязанности к материальному, тем более просветленной и легкой будет душа. Стражников Ада Девятнадцать. Дух можно сфотографировать, только если он сам этого захочет. Бывает, что с определенной целью душу вселяют в тело животного, но в дерево и камень никогда. Лунное и солнечное затмение влияет на душу. Даже если человеку заменить мозг, то его личность не изменится, так как личность людей происходит от души, а не от тела… Когда планета Земля переполняется, они уничтожают сами себя... Тогда те души, чей срок совершенствования еще не истек, либо остаются ждать в междумирье, либо отправляются на другие планеты, жизнь на которых похожа на планету Земля. Пока человек пребывает в теле, его душа присоединена к телу посредством своеобразной невидимой нити. В момент смерти эту нить разрывают, и душа, освобождаясь от тела, возвращается домой. Душа входит в человека и выходит с первым и последним вздохом.  И это связано все с теми же двумя большими пальцами на ногах. Рай укладывается в понимание, но совершенство находится выше всякого представления…

Неожиданно Даник оборвал свои, странные для меня и видимо сильно беспокоящие его сейчас мысли. Замолчав, он, обессиленно, опустив голову на грудь. (Не знаю, как, хотя внешне он и оставался незримым для меня, но я четко «видела», что он сделал именно это.)

Кажется, я заплакала.

– Не плачь, мне и так очень тяжело, – вздохнул через какое-то время Даник. – До встречи, – добавил он с грустной улыбкой и снова внезапно исчез.

Через три дня я проснулась от того, что в комнате горел яркий свет. Возле шкафчика с Даниными вещами стояла мама и что-то сосредоточенно собирала.

– Проснулась? – спросила она у меня не оборачиваясь. – У меня отошли воды. Мне надо ехать в больницу. Петя уже в машине.

– Я с тобой поеду, – ответила я, уверенно отбрасывая в сторону одеяло. – Я быстро.

 

СОН

После того как маму переодели и уложили на каталку в приемном отделении, она взяла мою руку и твердо, как она умеет, пристально глядя на меня, попросила:

– Езжайте, пожалуйста, домой. Там подождите. Я позвоню сразу, как только смогу. Вечером навестите. Обещаешь?

«Да, мам», – послушно ответила я одними глазами. Сложно возражать моей маме. Да и бесполезно.

Дома мы были, наверное, где-то около шести. Думая каждый о своём, попили с Петром Александровичем чаю. Затем он остался в гостиной смотреть телевизор, а я зачем-то пошла в комнату Даника. Закрыла оставленные с ночи распахнутыми шкафчики, поправила стул, убрала в ящики кое-какие вещи и, присев на кровать… заснула.

Было лето. По крайней мере, я точно видела, что вокруг было много желтых и синих цветов и над головой Даника летал большой полосатый шмель. Чувствовалось тепло. Но звуков не было слышно. Мы сидели напротив и просто смотрели в глаза друг другу. Было радостно и легко. И очень СВЕТЛО. Не по-нашему светло. Не по земному.

– Так получается, мы и раньше были знакомы, – задали ему вопрос мои глаза.

– Да. Мы знакомы уже очень давно, – ответили мне уголки его губ.

– Все, кто рождаются в одной семье, – родственники из жизни в жизнь, – подумала я.

– Чаще всего так и бывает. Души любят приходить на землю в круг близких им людей, – ответили мне искорки в его глазах.

– А друзья, другие люди, кто нам помогает? – сами собой продолжали рождаться в моей голове новые вопросы.

– Это круг, в основном, это один и тот же круг. В нем редко бывают случайные люди, – нежно ответила мне его улыбка.

– А как мы можем не забыть то, что знаем, и помнить все, что было с нами раньше? – услышал он в своем сердце мой следующий вопрос.

– То, что мы действительно ЗНАЕМ, забыть невозможно, это записано в нашей сверхмозговой памяти, можно сказать, в нас самих. Это и помогает нам двигаться в правильном направлении. А вот помнить все… как ты выйдешь замуж, если будешь помнить наши настоящие отношения в прошлой жизни? – вспыхнуло в его сердце маленькое солнышко, делясь с моим сердцем своим теплом.

– В прошлой? Я буду любить тебя так же сильно и в этой, – произнесла я вслух, по-прежнему, сама не слыша звуков произносимых мною слов.

– Да, знаю. Это помогло мне родиться снова, – ответил он со своей неизменной улыбкой. Я почувствовала, что уже начала к ней привыкать.

– Родиться? – тут же вырвалось у меня.

– Да, мама уже звонит тебе несколько минут. Внимательно наблюдай за мной на третий, девятый и сороковой день. Если получится, я постараюсь подать тебе знак, – успел он оставить мне очередную загадку перед тем, как исчезнуть окончательно.

 

– Даша, Даник только что родился, – услышала я в трубке уставший мамин голос.

Она говорила мне что-то еще, но я её уже не слышала, а просто сидела на кровати, махала рукой и счастливо улыбалась стоявшему на пороге комнаты Петру Александровичу…

 

Вечером, в роддоме, когда мама дала мне немного подержать Даника на руках, я удивилась тому, какие взрослые и проницательные у него глаза. Казалось, что в них видна вся, глубоко запрятанная от остальных людей, вселенская мудрость. Как этот малюсенький, красный и сморщенный человечек-цыпленок может иметь такие умные и полные невысказанного страдания глаза. Печальные. Знающие жизнь. Нездешние. Проникающие в самое ваше сердце и ведающие о вас гораздо больше, чем вы сами.

Но в остальном все было вполне обыденно. Никаких особых знаков или намеков.

На третий день из необычного было лишь то, что Даник вел себя беспокойно. Нервничал, плакал, ворочался. И все. Опять, как я не всматривалась – ничего необычного. На девятый, заснув с вечера, в первый раз проснулся уже после обеда, поел и сразу опять заснул. Почти до следующего утра. На сороковой… Он так орал, что мы думали, что сойдем с ума, мама несколько раз звонила прикрепленному по страховому полису детскому врачу, а под вечер собиралась даже вызвать скорую, как Даник внезапно затих. Его лицо стало необычайно серьезным, грустным и даже как будто сосредоточенным. Казалось, что он напряженно о чем-то думает или пытается вспомнить. А потом он незаметно заснул. И все. Снова ничего особенного.

С тех пор прошло почти четыре года. Мой брат растет вполне обычным ребенком. В меру смышленым, улыбчивым, как, в принципе, и большинство детей, и жутко любознательным. Но как я не старалась увидеть от него какой-либо знак или намек на наши прежние отношения, так ничего и не заметила.

Ежедневно мои прошлые воспоминания постепенно заменяются новыми впечатлениями. Даник растет, и я все больше и больше к нему привыкаю. И все чаще и чаще мне кажется, что все произошедшее тогда – лишь плод моего чересчур возбужденного близостью рождения Даника воображения. Кто знает. Сама я знаю лишь то, что теперь, когда я все это рассказала, мне стало намного легче.

Да, кстати, а что означает «Мир душ – это мир аксиом?»

 

Март 2015 г.